Софья Капкова и Александр Молочников — о премьере «Seagull: True Story» в Лондоне и о том, что стоит за спектаклем
С 5 сентября по 11 октября 2025 года Marylebone Theatre примет премьеру «Seagull: True Story» — истории, где Чехов становится фоном для драмы о свободе, поиске себя и выживании. Постановка, рождённая в Нью-Йорке, выходит на британскую сцену с локальными акцентами: в роли Кона — Дэниэл Бойд, Аркадина — Ингеборга Дапкунайте. В музыкальной основе спектакля — тексты Noize MC, а в постановке задействована международная команда артистов и дизайнеров.
Мы поговорили с основательницей MART Foundation и продюсером проекта Софьей Капковой и режиссёром Александром Молочниковым — о личных и творческих переломах, смелости менять всё и о том, как превращать собственную историю в театр.
Софья Капкова, продюсер «Seagull: True Story», основательница MART Foundation
Софья, до недавнего времени MART Foundation в основном занимался contemporary dance и документальным кино. Как вы пришли к театру?
— Я бы не сказала, что это было решение – скорее реакция. После событий февраля 2022 года я оказалась в Нью-Йорке, с ребёнком, без поддержки, без планов. Это был классический опыт иммиграционной травмы. И в этот момент я поняла: чтобы не развалиться, нужно снова делать то, что имеет смысл.
Так появился спектакль Our Class – пьеса польского драматурга Тадеуша Слободзянека. История польского местечка, где однажды соседи, бывшие одноклассники, сожгли заживо 1600 человек, евреев, с которыми вместе росли. Мы поставили пьесу в Нью-Йорке, на английском, с американским актёрским составом. Это был способ проговорить свою боль, свою вину, свою эмиграцию – но через чужой опыт и уже существующий текст. Для меня это был процесс исцеления. Я рыдала на каждом показе. Через слёзы приходило принятие.
Как в этой точке возникла «Чайка»?
— Саша Молочников пришёл с этой идеей довольно давно. Сначала я сказала: «Я не потяну». У меня не было сил и ресурса. Я только запустила спектакль Our Class. Потом он сделал несколько воркшопов. Я пришла на последний и поняла – в этой «Чайке» есть потенциал. Это не Чехов в привычном понимании. Это спектакль про режиссёра, который пытается поставить «Чайку» в другой стране, в новой реальности, где привычные коды перестали работать. Это история о трансформации и попытке сохранить себя.
Я сказала: давай делать. Его продюсер ушёл, осталась я. На каком-то этапе это стало кризисным менеджментом: нужно было собрать всё заново, перезапустить процессы, но сохранить замысел.
Это была командная работа. Без команды спектакль не случился бы.
Почему выбрали именно Лондон?
— Это было логично. Спектакль на английском, написан американским драматургом, с интернациональной повесткой. В Нью-Йорке у нас были отличные рецензии и sold out каждый вечер. Но дальше нужно было двигаться. Лондон – театральная столица Европы, публика здесь готова к эксперименту.
Это не гастроли на пару вечеров. Мы будем играть шесть недель. В лондонской версии появится актёр Дэниэл Бойд в роли Кона, а Аркадину сыграет Ингеборга Дапкунайте. Это уважение к локальной аудитории. Но суть постановки останется прежней.
В чём для вас разница между американским и британским театральным контекстом?
— В США публика привыкла к очень динамичным постановкам: быстрое развитие, яркие ходы, эмоциональные всплески. В Британии сильна театральная традиция, здесь готовы слушать, вникать в текст, ценить паузы. Для нас важно было найти баланс, чтобы спектакль был органичен в обоих контекстах — не потерял глубину, но и не казался медленным там, где публика ждёт энергии.
О чём для вас этот спектакль?
— О боли, о потере, о движении вперёд. Даже если ты потерял всё, даже если на грани, можно встать и идти. Это о том, как сложно встроиться в новую систему координат. И да, он местами смешной, но это смех там, где уже всё болит.
Что для вас значит быть продюсером в таком проекте?
— Я не режиссёр. Я соединяю людей, помогаю материалу случиться. Я вижу потенциал, собираю команду, нахожу ресурсы, и позволяю проекту расти самостоятельно. Иногда возвращаюсь, как с «Чайкой». Мне важно, чтобы этот проект достучался до людей. Это не только о России. Это о каждом, кто потерял опору и учится снова дышать.
Как вы лично проживаете этот проект?
— Для меня это не просто работа. Это способ понять, что я всё ещё могу что-то создавать, даже когда всё вокруг рушится. Один английский профессор сказал мне, когда я только переехала и переживала процесс эмиграции: «Вы как лошадь, которая всегда мчалась. Но теперь вы в новом лесу. Если продолжите нестись – погибнете. Умная лошадь сначала останавливается, прислушивается, принюхивается – и только потом идёт». Это очень про меня.
Александр Молочников, режиссёр «Seagull: True Story»
«Seagull: True Story» основана на вашем опыте в МХТ. Когда вы поняли, что личная история может соединиться с чеховскими темами и стать художественным приёмом, а не мемуаром?
— Мы начинали с другой истории — это была «Чайка» в отеле «Челси», центре андеграунд-культуры Нью-Йорка 80-х. Но после первого воркшопа стало ясно, что одной адаптации, ещё одной версии чеховского текста, недостаточно, чтобы «взорвать танцпол». Однажды я рассказывал свою историю отъезда из России очень известному (правда, ныне «закэнселенному») сценаристу, и он сказал: «Вот это история! Пусть «Чайка» будет только фоном, как Гамлет у Стоппарда: мы иногда видим какие-то сцены — на репетициях или ещё как-то, — но сам сюжет будет свежим». Тогда стало ясно, что первая часть — русская — почти готова. Дальше мы два года мучились со второй, пока она просто не произошла с нами.
В вашей постановке Кон — новый Треплёв, разочарованный системой и ищущий свободу. Почему для этой метафоры снова выбрана чеховская «Чайка», а не другой образ?
— «Чайка» – пьеса о режиссёре (ну, можно сказать, о писателе, но он же и поставил свою пьесу). К тому же это пьеса, с которой, по сути, начался век режиссёрского театра. Сегодня, когда не стало Юрия Бутусова, это особенно остро чувствуется. В его жизни, кстати, эта пьеса тоже стала поворотной. Но дело даже не в этом, а в том, что симбиоз Станиславского с Чеховым в работе над этой пьесой начал тот театр, где режиссёр не менее важен, чем автор. Кон — именно режиссёр, и это буквально помогает ему выжить в сегодняшнем мире. Это его сверхспособность, поэтому он и ставит «Чайку». Такая вот матрёшка.
Ваш герой на грани самоубийства, между корнями и «американской мечтой». Насколько это отражает вас, и что вы переосмыслили, работая в США?
— Много чего. И ценность тех самых корней, которые совсем иные (а иногда кажется, будто их нет) в США. И ценность людей, с которыми ты работаешь, которые тебя понимают, говорят с тобой на одном языке. Я вообще не суицидальный тип, в отличие от Треплёва, но был, пожалуй, один момент, когда я думал: «Так… значит, крыша моего дома — это 57-й этаж. Неплохой полёт!». Это было, когда уже почти готовый спектакль оказался на грани гибели из-за совершенной глупости.
Автор текста – Эли Рэри. Как проходил процесс совместной работы: вы корректировали текст под личный опыт или сразу шли по пути режиссёрской интерпретации?
— Я написал первый драфт – поток сознания, хорошая история, но с ужасным английским. Актёры мне это и сказали: «Молодец, что придумал, но написано мертво». Мы в срочном порядке нашли Эли, который прилетел, как волшебник на вертолёте, и стал очень быстро и талантливо всё переписывать. Он прекрасный автор.
«Seagull: True Story» — не просто спектакль, а размышление о творческой идентичности. Кем вы себя ощущаете сейчас и как это отражено в истории Кона?
— Я ужасно не люблю всю эту тему с идентификацией. Она стала важнее того, что человек умеет, его профессиональных и даже личных качеств. Кто ты? Да какая разница! Посмотрите, что я делаю, что умею или знаю (или не знаю), а уж потом, за шашлыком, разберёмся с идентификацией. Кон – режиссёр, или, во всяком случае, занимается режиссурой. Остальное вторично.
Вы впервые показываете спектакль в Лондоне. Что для вас значит представить «Seagull: True Story» в Marylebone Theatre?
— Надеюсь, что наш спектакль не оставит людей любого города и страны равнодушными. Он о очень понятных вещах, как мне кажется. Там есть вторые и третьи смыслы — для тех, кто пожелает, – но в целом он понятен любому. Китайцу, иранцу, американцу (все они были в зале и делились после, что история про них). При этом мы очень счастливы быть в Лондоне, в городе грандиозной культуры и глубоких театральных корней. Надеюсь, не подкачаем. Дай Бог!
Нью-йоркская публика отреагировала неоднозначно. Ждёте ли вы другой отклик в Лондоне, и что на это повлияет?
— Неоднозначно? А откуда такая информация? Я правда не знаю… Очень не хочется быть режиссёром, до которого доходит только хорошее, но у меня бывали спектакли с неоднозначной реакцией – не могу сказать такого про «Чайку». Это тот редкий случай, когда я правда не читал и не слышал ни одного отрицательного отзыва. Почитайте их! Кому-то могло не понравиться то или иное, но в целом, мне кажется, мы завоевали нью-йоркского зрителя. Либо я чего-то не знаю, либо у вас дезинформация.
Это не только ваша история, но и манифест поколения, потерявшего дом и статус, сохранив при этом свободу творчества?
— Не знаю, манифесты пишет другой персонаж, в другой стране. Мы просто пытались сделать живой спектакль о том, что понимаем. Мне бы хотелось менять театральный климат в Лондоне и Нью-Йорке. Как бы пафосно это ни звучало, мечта такая есть, может быть даже цель. Этому не зазорно и жизнь посвятить, в общем-то. Думаю, мы уже начали. Поглядим!
Приобрести билеты на спектакль «Seagull: True Story» в Лондоне можно по ссылке.
